Реальность, пойманная объективом камеры и отпечатанная на сетчатке художника, преломляется и трансформируется в деликатнейшие в колористическом плане произведения, выполненные в авторской технике — многослойной и сочетающей живописные традиции и достижения высоких технологий. Серия, начало которой было положено весной 2014 года, повествует о памяти, как особом пространстве времени. О нежной вечно юной дымке, что делает особым свет над полями Ломбардии у подножия голубых Альп или над венецианской лагуной, о старинной пыли, что пропитывает воздух в палаццо и лежит на камнях площадей. Пыль здесь, разумеется, выступает в роли метафоры. Пожалуй, абсолютное определение ее сути дает Бродский: ибо пыль — это плоть времени; плоть и кровь.

Когда впервые видишь работы этой серии не на стенах, а в виде увража — альбома с отдельными листами, снабженными пояснительными текстами (такие коллекционные издания появляются в Европе в эпоху Ренессанса, с распространением печатной графики, резцовой гравюры, а затем офорта, но особое звучание и популярность они приобретают в XVIII- XIX веках) – понимаешь, что «Итальянская пыль» задает камерную тональность, свойственную искусству XVIII века. В некоторых листах ясно узнаваемы дворики Гварди с их неспешными созерцателями, бельем и лестницами с контрастным ритмом ступеней, негромким диалогом света и тени. А вот и лестница дома-музея Гольдони в Венеции с острым лезвием света на каменных перилах и по краю колодца – реальность это или театральная декорация?

Несмотря на использование современных технологий, графика Надежды Кузнецовой воспринимается, как традиционный офорт или альбуминовые фотографии-сепии XIX века. Сепия – истинно итальянская, средиземноморская краска. Ее добывали из чернильного мешка морских моллюсков и использовали не только живописцы и графики, но и фотографы, которые подмешивали краситель в реактивы, добиваясь при этом особенной мягкости и глубины тона. Отпечаток приобретал характерную коричневую вуаль, и одновременно большую долговечность.

Сепия, умбра, сиена жженая, охры – все оттенки коричневых земель, таких разнообразных в Италии, преображают поверхность бумаги в каменную кладку бергамских домов, трещины штукатурки и прожилки деревянных балок, прорезающих кирпичные венецианские фасады. Наконец, они превращаются в вихрь невидимой в пасмурный день пыли, танцующей в потоке света в интерьере палаццо дель Те в Мантуе…

Листы серии «Итальянская пыль», покрытые благородной патиной, следами времени, даже наметанному глазу нелегко в первый момент отличить от акватинты. Они рождаются из опыта путешествий по Италии петербургского мастера. От «Идеального города» Пьеро делла Франческа через фантасмагории Пиранези и руины Гюбера Робера до мантуанской церкви-ротонды Сан-Лоренцо Надежды Кузнецовой – целая вечность – и всего несколько шагов. Эфемерное воплощение аллегории vanitas vanitatum, тончайшая паутина штрихов, положенных не поскрипывающей, как перо, офортной иглой, а глухо постукивающим электронным стилусом на цифровой снимок. Это следы времени — словно характерные царапины на старом негативе, которые нет необходимости подвергать ретуши. На плотной шероховатой бумаге проступает и остается дымка, рисовая пудра, пыль. Подстрочник к серии «Итальянская пыль» проявляется тихо и внезапно, как традиционная фотография. Он возникает из знакомых текстов Павла Муратова и Джона Рёскина, Осипа Мандельштама и Иосифа Бродского, Тициано Скарпы и Аркадия Ипполитова, из ткани мелодий Перголези, Гайдна и Баха. Здесь глаз слушает, рука чувствует, сердце размышляет, душа – живет.